Практическое демоноводство - Страница 11

К оглавлению

11

На экране телевизора пьяный в дымину Роберт В. Мастерсон (рост 6 футов, вес 180 фунтов, глаза зеленые, волосы каштановые) идиотски разглагольствовал перед двумя полицейскими:

– Мы работаем на общее благо. Вы служите государству умом и телом. А я служу государству, противостоя ему. Пьянство – акт гражданского неповиновения. Я пью, чтобы покончить с голодом во всем мире. Я пью в знак протеста против вмешательства Соединенных Штатов в дела Латинской Америки. Я пью в знак протеста против атомной энергии. Я пью...

На Риверу опустилось чувство безысходности. Если Сквозняк не появится, вся его карьера – в руках этого перекосодрюченного, раздолбайваляйского пьяного кретина. Интересно, банковским охранникам хорошо живется?

На экране полицейские повернули головы к двери. Широкоугольный объектив видеокамеры фиксировал все, что происходит в комнате. В комнату вошел какой-то маленький араб в красной вязаной шапочке, и один из полицейских объяснял, что он ошибся дверью.

– Не мог бы я обеспокоить вас, испросив небольшое количество соли? – спросил человечек. А потом мигнул и исчез с экрана, будто пленку остановили и вырезали кусок.

Ривера перемотал кассету и посмотрел все сначала. Во второй раз Мастерсон сдал пробу без помех. Дверь не открывалась, человечек в комнату не заходил. Ривера перемотал еще раз – никаких арабов.

Наверняка задремал, когда смотрел запись. И подсознание прокрутило ему кино, вставив туда маленького человечка. Единственное разумное объяснение.

– Только этого говна мне не хватало, – сказал Ривера, извлек кассету и залпом допил кофе – десятую чашку за сегодняшний день.

5
Август Рассол

Он был старым человеком, он ловил рыбу на пляжах Хвойной Бухты и уже восемьдесят четыре дня возвращался с пустыми руками. Однако это ничего не значило – он владел универсальным магазином и зарабатывал достаточно, чтобы позволять себе маленькие слабости: рыбалку и калифорнийские вина.

Август Рассол был стар, но по-прежнему силен, крепок и опасен в драке. Правда, за последние тридцать лет ему мало что осталось доказывать врукопашную (разве что иногда сграбастать за шиворот какого-нибудь подростка, втолкнуть блеющего от ужаса юнца в подсобку, да прочесть ему лекцию о пользе честной работы и вреде мелкого воровства с прилавков “Морского рассола: наживки, снастей и отборных вин”). Хотя с возрастом члены его опутала усталость, ум оставался остер и проворен. Каждый вечер Август Рассол устраивался в кожаном кресле перед камином и почитывал Аристотеля, Лао-цзы или Джойса, поджаривая босые пятки на каминной решетке.

Он жил на склоне холма, обращенном к Тихому океану, в маленьком деревянном домишке, который спроектировал и построил сам – так, чтобы можно было жить одному, но не чувствовать себя одиноким. Днем окна и застекленная крыша наполняли домик светом, и даже в самый ненастный, туманный день каждый уголок был ярко освещен. По вечерам жилье согревали три каменных камина, занимавшие целые стены в гостиной, спальне и кабинете. Их оранжевый спокойный уют радовал старика. Он сжигал одну поленницу красного дуба и эвкалипта за другой, а рубил и колол дрова сам.

Когда Август Рассол обращался мыслями к собственной тленности, а это происходило редко, он знал, что умрет в этом домике. Он и выстроил его на одном уровне, с просторными коридорами и широкими дверными проемами, чтобы быть уверенным – если когда-нибудь окажется в инвалидном кресле, останется независимым до того дня, когда проглотит черную таблетку, присланную из “Общества цикуты”.

Дом он содержал в чистоте и порядке. Не столько из-за того, что любил порядок – Рассол верил, что хаос – суть мироздания, – сколько потому, что не хотел усложнять жизнь уборщице, раз в неделю приходившей вытирать пыль и выгребать золу из каминов. Кроме того, ему не хотелось слыть неряхой – он знал за людьми такое свойство: судить человека лишь по одной стороне его натуры. Даже Август Рассол не чуждался тщеславия.

Несмотря на убежденность в хаотической природе вселенной, Рассол жил очень упорядоченной жизнью, и парадокс этот по хорошем размышлении развлекал его. Каждое утро он поднимался в пять, принимал получасовой душ, одевался и съедал один и тот же завтрак: яичница из шести яиц и полбулки хлеба, нарезанной ломтями, хорошо обжаренной и с толстым слоем масла. (Холестерин казался слишком тихим и коварным, а потому неопасным врагом, и давным-давно Рассол решил, что пока холестерин не соберет силы и не ринется на него по тарелке в атаку, точно бригада легкой кавалерии, он не будет обращать на него внимания.)

После завтрака Рассол закуривал пенковую трубку – первую за день, – забирался в грузовичок и ехал в центр города открывать магазин.

Первые два часа он пыхтел по всему заведению, точно огромный седобородый локомотив, – заваривал кофе, продавал печенье, лениво трепался со старичьем, каждое утро приходившим с ним поздороваться, и готовил передать магазин под надзор горстки продавцов. В восемь появлялся первый из служащих и садился за кассу, а Рассол принимался заполнять заказы на то, что называл “эпикурейскими предметами первой необходимости”: печенье, импортные сыры и пиво, трубочный табак и сигареты, домашние макароны и соусы, свежую выпечку, гурманские кофейные смеси и калифорнийские вина. Рассол подобно Эпикуру верил, что хорошей жизнь может быть, если она посвящена простым удовольствиям и регулируется справедливостью и умеренностью. Много лет назад, работая вышибалой в борделе, Рассол часто видел, как отчаявшиеся, злые люди становились после нескольких минут удовольствия обходительными и веселыми. Тогда он и поклялся когда-нибудь открыть свой публичный дом, но на продажу выставили ветхий магазин с двумя бензоколонками, и Рассол пошел на компромисс со своей мечтой, купил его и начал доставлять публике удовольствия иного рода. Тем не менее, время от времени его кололо подозрение, не упустил ли он свое подлинное призвание, не став мадам.

11